— Ну, все… — хором выдохнули оба мужчины, и Лихас понял, что пора прибегнуть к крайнему средству.
— Алки-и-ид! — пронзительно заверещал он на весь двор. — Ифи-и-икл!
И добавил главное:
— Маленьких обижают!
— Обижают, — дружно подтвердили пострадавшие, надвигаясь на Лихаса с двух сторон.
Лихас зажмурился и очень пожалел себя.
Потом открыл глаза и очень пожалел своих обидчиков, а также кучу навоза, которую вернувшиеся в нее троянец с бородачом совершенно размазали по земле.
— Что здесь происходит? Из-за чего драка?! — Юноша в узорчатом хитоне и дорогом плаще из крашеной шерсти подступил к Лихасу и брезгливо наморщил нос, словно от парнишки воняло.
Впрочем, вопрос предназначался скорее Алкиду с Ификлом — братья, успев сгрузить свою поклажу в дальнем конце внешнего двора, вернулись как раз вовремя (с точки зрения Лихаса) или как нельзя некстати (с точки зрения десятника и его собрата по обижанию Лихаса).
— Из-за чего драка, я спрашиваю?! — властно повторил юноша, сдвинув густые черные брови и презрительно оглядывая близнецов — потных, запыленных, в рваных набедренных повязках.
«Басилейский отпрыск», — мигом определил Лихас.
Близнецы переглянулись — ответа на вопрос юноши они явно не знали.
— Из-за меня, — гордо ответил Лихас и получил от юноши в ухо.
— И так будет с каждым, кто тронет моих… — юноша не договорил.
Пожав плечами, Ификл взял гордого обладателя прекрасного плаща за руку и ногу («Правую руку и левую ногу», — для чего-то отметил дотошный Лихас) и отнес туда, откуда юноша пришел.
Где и положил.
После чего неторопливо вернулся к брату — и оба стали ждать.
Двор закипел. Уже никто не носил вещи, не наливал воду в котлы, не щипал за ляжки босоногих рабынь, не сплетничал — все срочно делились на зрителей и участников, и зрители галдели наперебой, а участники галдели еще громче, выясняя, где оружие — ах, в кладовке?.. согласно обычаю?.. жаль, жаль… и даже заперто?! — и, подбирая по дороге палки и камни, волна желающих подраться во главе с троицей невинно пострадавших покатилась на братьев.
Как Посейдонов вал на береговые утесы.
С той лишь разницей, что утесы не хватают руками то, что на них накатывается, и не расшвыривают в разные стороны.
— Не увлекайся, Алкид, — предостерегающе бросил Ификл во время недолгой передышки. — Это тебе не Гидра… оторвешь голову — заново не вырастет.
— Да я… — начал Алкид, но глянул брату за спину, и угасший было нездоровый блеск в его глазах вспыхнул снова.
Со стороны дворцовых ступеней к месту свалки приближалась немалая процессия — и Алкид сразу узнал шествовавших посредине басилея Элиды Авгия и царя Трои Лаомедонта; оба некогда с позором изгнали Геракла из своих владений.
— Попались! — счастливо возвестил Алкид и, забыв обо всем, двинулся к недругам.
Похожий на скопца Лаомедонт что-то коротко скомандовал — и сразу выяснилось, что оружие сдали отнюдь не все: челядь и солдаты охраны сомкнулись вокруг него и побледневшего коротышки Авгия в кольцо, ощетинившись жалами легких копий и мечей.
И Лихас понял, что сейчас случится беда.
Большая беда.
Веселой потасовки братьев с безобидными грубиянами больше не было. На охрану Лаомедонта надвигался Геракл, вспомнивший былую обиду; копья опытных солдат недвусмысленно говорили об их намерениях, илионский десятник — первый камешек лавины — с увесистым поленом в руках уже бежал за угол двора к оружейной кладовке, надеясь сбить замок… и Лихас стремглав кинулся к поклаже братьев.
Уцепившись за более тонкий конец Алкидовой дубины — Лихас до сих пор с трудом мог оторвать ее от земли, — он волоком потащил ее, всхлипывая, спотыкаясь, хрипло крича:
— Геракл! Я здесь!.. Здесь я… Геракл, оружие!..
«Совсем ошалел малый, — пробормотала старая повариха, равнодушно наблюдавшая за происходящим. — Ох, надорвется… к Гераклу взывает, а где он, этот Геракл?..» Она нагнулась и отцепила котомку, веревкой захлестнувшую один из сучков дубины и волочившуюся следом, — но Лихас не заметил этого и слов поварихи не услышал; он плакал и тащил, тащил и плакал, пока дубина вдруг не взлетела в воздух, а Лихас стал сильным-сильным, а потом — слабым-слабым, потому что дубина обожгла ладони, вырвавшись из рук и улетев в небо…
— Спасибо, малыш! — выдохнул Ификл — или это только послышалось съежившемуся Лихасу? — и с ревом кинулся на помощь брату, топча разбросанные тела; но тут, перекрывая шум, царивший во дворе, от ворот коротко и страшно прозвенело:
— Стоять! Всем стоять!
И медным гулом, словно Сторукие разом ударили в стены Тартара:
— Я кому сказал?!
На миг все замерло; раскрытые в беззвучном вопле рты, взметнувшиеся вверх палки, выставленные перед собой мечи и копья, занесенная над головой дубина…
И в наступившей тишине, вжимая вихрастый затылок в тощие плечи, Лихас обернулся.
У ворот, рядом с долговязым, нарядно вырядившимся ойхаллийцем лет сорока пяти — рядом с этим ничуть не заинтересовавшим Лихаса человеком стоял Иолай. По сравнению с ойхаллийцем Иолай выглядел нелепо молодым и низкорослым, но Лихас ни на мгновение не усомнился, кто остановил побоище.
— Из-за чего шум? — уже спокойнее проговорил Иолай, вразвалочку выходя на середину двора; но в горле его еще клокотали отзвуки недавнего крика.
Так вибрирует стрела, вонзившаяся в цель.
Тишина.
Не та, лесная, безмятежная, — другая.
— Из-за меня, — виновато сообщил Лихас во второй раз, бочком подходя к Иолаю и ожидая неминуемой затрещины.